|
LAGUNA
Nella hall tre vecchiette lavorano a maglia
dentro profonde poltrone discorrono
della Crocifissione.
La pensione "Accademia", come il mondo intero,
nuota verso il Natale
sull'onda di un brusio televisivo.
Ficcando il libro mastro sotto il braccio,
gira la porta a ruota l'impiegato.
II
Sulla scaletta sale un pensionato a bordo
della sua camera, con una grappa in tasca,
uomo in impermeabile, un nessuno,
che ha perduto memoria, patria, figlio;
se mai qualcuno piange su di lui,
piange sulla sua gobba
in qualche bosco un trèmolo.
III
E, come un tintinnio di servizi da tè,
si sente il suono delle chiese veneziane
in una scatola di vite casuali.
Il polipo di bronzo d'una lampada
nel treillage, carico d'erbe lacustri,
lecca panchine umide, rigonfie
di lacrime, carezze, sogni sporchi.
IV
Riempie il Canale a notte l'Adriatico
con il vento dell'est, come una vasca, dondola
le barche come cune con un mantice;
al mio giaciglio greppia sta di notte
il Pesce, non il Bue,
e la Stella del Mare, mentre dormi,
smuove la tenda alla finestra coi suoi raggi.
V
Così dunque vivremo,
versando l'acqua morta e vitrea della brocca
sulla fiamma bagnata della grappa
e tagliando la scàrdova, non l'oca,
affinché ci satolli
il tuo antenato teleosteo, o Salvatore,
nella notte d'inverno
in un paese umido.
VI
Natale senza neve, palle, abete,
sopra un mare, angustiato
dalla carta nel corpo; lasciato sul fondo
la valva di un mollusco, con il volto
celato, incantando col gioco della schiena,
esce dall'onde il Tempo,
cambiando la lancetta della torre,
e solamente quella.
VII
Città che affondi, dove
la ragione più salda si tramuta
d'un tratto in occhio umido, dove il fratello
delle sfingi del Nord, leone alato e colto,
non grida "con chi stai?", chiudendo il libro,
felice d'annegare
dentro lo sciabordìo di mille specchi.
VIII
Contro marce palafitte batte una gondola.
Il suono nega se stesso e l'udito
e le parole. E la Grande Potenza, dove
si protendono braccia, come una pineta,
a un demone meschino (ma rapace)
e nella bocca si gela la bava.
IX
Ritirando le unghie, incroceremo
la zampa destra, piegata nel gomito,
con la sinistra: ed otterremo un gesto
simile ad un martello in una falce.
Lo mostreremo, come il diavolo a Soloch,
arditamente all'epoca,
che ha acquistato l'immagine d'un brutto sogno.
X
Il corpo nell'impermeabile abitabili
rende le sfere dove
non c'è futuro per Sofia, Speranza, Fede
e Amore, ma dov'è sempre un presente,
per quanto amaro sia
il sapore dei baci ebrei e goy
e di questa città, ove il piede traccia
XI
non lascia, come sulla superficie
liquida, dietro a sé ogni spazio, preso in cifre,
a zero riducendo,
una barca non lascia tracce fonde
sopra le piazze larghe,
come la "a" in "addio", e sulle calli strette,
come la "o" in "amore".
XII
Colonne, intagli, cuspidi,
profili d'archi, ponti, palazzi. Lo sguardo
alza: vedrai sorridere il leone
sopra una torre, abbracciata dal vento,
come da un abito, solida come l'erba
fuori dal campo arato.
Invece del ruggito, la cinta del tempo.
XIII
Notte a San Marco. Un passante dal viso vizzo,
nel buio comparabile a un anello
tolto da un dito anonimo, smangiandosi
le unghie, guarda; avvolto dalla quiete,
quel "nulla", dentro cui può soffermarsi
non la pupilla, ma solo la mente.
XIV
Là, oltre il niente, dietro il suo confine
- nero, incolore, forse bianco - c'è
una cosa, un oggetto. Un corpo, forse.
Nell'età dell'attrito la velocità
della luce è la velocità della vista:
anche quando la luce non c'è più.
1973
|
Л А Г У Н А
Три старухи с вязаньем в глубоких креслах
Толкуют в холле о муках крестных:
Пансион «Аккадемиа» вместе со
Всей вселенной плывет к Рождеству под рокот
Телевизора; сунув гроссбух под локоть,
Клерк поворачивает колесо.
II
И восходит в свой номер на борт по трапу
Постоялец, несущий в кармане граппу,
Совершенный никто, человек в плаще,
Потерявший память, отчизну, сына;
По горбу его плачет в лесах осина,
Если кто-то плачет о нем вообще.
III
Венецийских церквей, как сервизов чайных,
Слышан звон в коробке из-под случайных
Жизней. Бронзовый осьминог
Люстры в трельяже, заросшем ряской,
Дижет набрякший слузами, лаской,
Грязными снами сырой станок.
IV
Адриатика ночью восточным ветром
Канал наполняет, как ванну, с верхом,
Лодки качает, как люльки; фиш,
А не вол в изголовьи стоит ночами,
И звезда морская в окне лучами
Штору шевелит, покуда спишь.
V
Так и будем жить, заливая мертвой
Водой стеклянной графина мокрый
Пламень граппы, кромсая леща, а не
Птицу-гуся, чтобы нас насытил
Предок хордовый Твой, Спаситель,
Зимней ночью в сырой стране.
VI
Рождество без снега, шаров и ели
У моря, стесненного картой в теле;
Створку моллюска пустив ко дну,
Пряча лицо, но спиной пленяя,
время выходит из воли, меняя
стрелку на башне – ее одну,
VII
Тонущий город, где твердый разум
Внезапно становится мокрым глазом,
Где сфинксов северных южный брат,
Знающий грамоте лев крылатый,
Книгу захлопнув, не крикнет - «ратуй!»
В плеске щеркал захлебнуться рад.
VIII
Гондолу бьет о гнилые сваи,
Звук отрицает себя, слова и
Слух: а также державу ту,
Где руки тянуться хвойным лесом
Перед мелким, но хищным лесом
И слюну лудунит во ртую
IХ
Скрестим же с левой, вобравшей когти,
Правую лапу, согнувши в локте:
Жест получим, похожий на
Молот в серпе – и как чорт Солохе,
Храбро покажем его эпохе,
Принявшей образ дурного сна.
X
Тело в плаще обхивает сферы,
Где у Софии, Надежды, Веры
И Любви нет грядущего, но всегда
Есть настоящее, сколь бы горек
Не был вкус поцелуев эбре и гоек,
И города, где стопа следа
XI
Не оставляет, как челн на глади
Водной, любое пространство сзади,
Взятое в цифрах, сводя к нулю,
Не оставляет следов глубоких
На прощадях, как «прощай», широких,
В улицах узких, как звук «люблю».
XII
Шпили, колонны, резьба, лепнина
Арок, мостов и дворцов; взгляни на
Верх: увидишь улыбку льва
На охваченной ветром, как платьем, башне,
Несокрушимой, как злак вне пашни,
С поясом времени вместо рва.
XIII
Ночь на Сан-Марко. Прохожий с мятым
Лицом, сравнимым во тьме со снятым
С безымянного пальца кольцом, грызя,
Ноготь, смотрит, объят покоем,
В то «никуда», задержаться в коем
Мысли можно, зрачку – нельзя.
XIV
Там, где нигде, за его передло
- черным, бесцветным, возможно, белым –
есть какая-то вещь, предмет.
Может быть, тело. В эпоху тренья
Скорость света есть скорость зренья;
Даже тогда, когда свети нет.
1973
|